De Secreto / О Секрете - Страница 45

В 1867 г. шведы Ольсен (Ohlssen) и Норбин (Norrbin) запатентовали смесь аммиачной селитры и угля, права на которую первым оценил человек с известной фамилией Нобель, приобретя их. В 1879 г. Нобель запатентовал введение селитры в нитроглицериновые взрывчатые вещества, так называемый экстрадинамит, мощность которого в течение половины следующего столетия не была превзойдена никаким другим взрывчатым веществом [277].

Историк К. Манро писал: «Можно с уверенностью утверждать, что без открытия и разработки нитратов в Чили производство взрывчатых веществ, каким мы его сейчас знаем, было бы невозможно, а прогресс в горнодобывающих и транспортных отраслях, достигнутый в XIX веке, не состоялся бы» [2]. По-прежнему со времён Ост-Индской компании контроль над нитратами, от снабжения которыми зависел исход войны, оставался за Лондоном. Где-то в этот период на историческую сцену поднимутся немецкие химики и обозначится конфликт между держателями сырья из Англии и держателями технологий из Германии. Дело в том, что в середине XIX века шерсть окрашивали мурексидом — солью пурпуровой кислоты, сырьём для которой было как раз гуано, поставляемое из Перу [347].

То, что современная химия появилась из средневековой алхимии, ни для кого не секрет, но вот то, что общественное мнение, объявив «эксцентричных алхимиков-чудаков» таковыми, их явно недооценило, — тоже факт. К примеру, доктор Вальтер Герлах в 1924 г. в одной из франкфуртских газет открыто писал о научной алхимии, призывая финансировать изучение подобных явлений [3]. При этом нельзя недооценивать Герлаха как учёного: профессор Франкфуртского университета (1921–1925 гг.), лауреат Нобелевской премии по физике, специализировавшийся на магнитном спине, резонансе и гравитации, он являлся одним из руководителей германского атомного проекта «Uranverein» («Урановый клуб») и другого, также «определяющего исход войны» (Kriegsendscheideidend), под кодовым названием «Колокол» [3; 4]. В своё время Герлах являлся руководителем лаборатории физики «Farbenfabriken Elberfeld», относящейся к концерну «Bayer-Werke AG», о котором далее и пойдёт речь.

Другой известный химик, почётный член АН СССР с 1932 г. Фриц Хабер (Fritz Haber) хотя и не употреблял термин «алхимия», в те же годы целых пять лет занимался секретным проектом по добыче золота из морской воды [5]. Тогда у него не вышло, а вот в 2007 г. у современной компании «Swiss Ecole Polytechnique» вышло: доработанная парижской «Magpie Polymers» технология использования пластиковой смолы позволяет получать от 50 до 100 граммов драгоценного металла из 9 кубометров воды [6]. Преподавателем Хабера, кстати, был Август Вильгельм Гофманн (August Wilhelm von Hofmann), президент Лондонского химического общества и основатель Германского [7], президентом которого он избирался 14 раз подряд с 1868 по 1892 г. [8]. Все эти люди будут иметь непосредственное отношение к сообществу, которое Г.Д. Препарата в книге «Гитлер, Inc.», говоря об «IG Farben», опишет так: «Объединение стояло как индустриальный колосс… возвышавшийся над всей мировой химической промышленностью… Немного нашлось бы университетов, которые могли бы поспорить с этим гигантом по числу лауреатов Нобелевской премии».

Еще одним учеником Гофманна был Уильям Генри Перкин (William Henri Perkin) [1], прадед которого по преданию был как раз алхимиком. В преддверии пасхальных каникул 1856 г. восемнадцатилетний юноша выслушал задачу от Гофманна: «Вот если бы синтезировать хинин. Попробуйте добиться этого окислением анилина или толуидина; их можно выделить из каменноугольной смолы». Задача была на тот момент крайне актуальна, потому что хинин — наиболее эффективное средство от малярии, жизненно необходимое для колонизации Африки и Азии. Монопольным поставщиком хинина на тот момент являлась Перу. Альтернатива её плантациям появится в Индонезии и Индии только в конце XIX века [286]. На нашу территорию, кстати, семена всё ещё тщательно охраняемого хинного дерева доставит из Перу академик Н.И. Вавилов лишь в 30-х годах прошлого столетия [287].

Это не единственный пример запоздалой реакции на научные события или вовсе её отсутствия в России. Достаточно отметить, что первый патент, или, как его тогда называли, «привилегия» на красители был выдан у нас неким Суханову и Беляеву ещё в конце 1749 г. [286]. При этом русскоязычный термин «краситель» как соответствующий «духу русской научной и технической терминологии» появился лишь перед Первой мировой войной усилиями будущего основателя научной школы красителей в СССР Александра Порай-Кошица [352].

Вопрос красителей зачастую являлся настолько стратегическим, что в XIV веке между Италией и Швейцарией разразилась «шафранная война», причиной которой стали всего лишь 800 фунтов шафрана. Однако то, что в Европе вызывало войны и вызовет потрясения всего XX века, в России оставалось без внимания: в 1840 г. в Петербурге будущий академик Юлий Федорович Фрицше перегонкой природного индиго с едким натром получил маслянистую жидкость, которую назвал анилином. Через два года казанский профессор, академик Николай Николаевич Зинин, впоследствии первый президент Русского химического общества, получил тот же анилин восстановлением нитробензола. Гофманн отзывался о его работе так: «Если бы Зинин не сделал ничего больше, кроме превращения нитробензола в анилин, то его имя и тогда осталось бы записанным золотыми буквами в истории химии». Но в то время для «золотых букв» Академия наук использовала исключительно иностранные языки и работы Зинина перевели и издали только в военном 1943 г. Как знать, стал бы этот год военным, если бы наука в России была более востребованной и для перевода работ Зинина не потребовалось сто лет, за которые на анилиновых красителях появилась и развилась немецкая химическая промышленность, превратившаяся в агрессивную экономическую и политическую силу [286].